– Отойти-то я отойду, – согласился Илюшин, – но Сафонов от этого не появится. Позвоните его сестре, она подтвердит мои слова. Его вторую неделю ищет полиция.

– Кто вы такой?

– Частный детектив. Меня наняла Татьяна. Вы помните Таню, его старшую сестру? Она очень волнуется, Василий.

Через дверь Макар слышал тяжелое хриплое дыхание.

– Мы можем спуститься и поговорить в фойе, – предложил он.

В глубине здания лифт издал страшный лязгающий скрежет. «Средство перемещения грешных душ в ад, а не грузоподъемная кабина», – подумал Макар.

– Как вы узнали, где я остановился?

– Во-первых, я пообщался с Викой, – спокойно ответил Илюшин, – во-вторых, припугнул местного портье. – «Удивительно, какими старыми напыщенными чурбанами бывают люди в двадцать пять лет», – добавил он про себя. – Василий, нам действительно очень пригодилась бы ваша помощь.

Дверь чуть-чуть приоткрылась. Над натянувшимися звеньями цепочки в темноте показалось багровое лицо.

– Чем вы припугнули портье?

– Что? А, это… – Макар небрежно махнул рукой и заметил, что Клименко вздрогнул. – Здесь любят селиться командировочные, летящие за границу, и администрация закрывает глаза на то, что у многих нет российских паспортов. Не все берут с собой в поездки два паспорта, согласитесь.

– Я всегда беру, – глухо отозвался Василий.

– У вас ответственный подход к делу. Я наобум сказал портье, что он регистрирует клиентов по загранпаспортам; он испугался и выдал мне номер вашей комнаты. Но стоял насмерть! – прибавил Макар.

И снова увидел, как мужчина вздрогнул.

«В черном, белом не ходить, «да» и «нет» не говорить. – Илюшин поставил мысленную зарубку. – Руками не махать, голоса не повышать, слово «смерть» не упоминать ни в каком контексте».

– Мне кажется, вы напуганы, Василий. Что случилось?

– Я виделся с Сафоновым, – помолчав, сказал Клименко.

– Когда?

– Десятого числа. Его убили?

– Последний раз его видели пятнадцатого октября. Через пять дней после встречи с вами он был жив и здоров…

Макар осекся. Человек за дверью захохотал. Он трясся и булькал, словно внутри него ходуном ходило болото, и цепочка тряслась и бренькала, отвечая ему противным металлическим хихиканьем.

– Жив и здоров, – сумел выговорить Клименко сквозь приступы хохота. – А-ха-ха-ха! Вали отсюда, пока тоже не стал живым и здоровым!

– Василий, прошу вас…

Дверь захлопнулась перед носом Макара, стоило ему сделать шаг. Внутри по-прежнему хохотали. Затем наступила минутная тишина, взорвавшаяся стеклянным звоном.

«Пьет, бьет бутылки и трясется от страха». Макар был недоволен разговором, а сильнее всего тем, что он ухитрился еще больше напугать свидетеля. Пытаться снова разговорить Клименко? Он был уверен, что потерпит поражение. «Черт с тобой, вернусь позже». С этой мыслью Илюшин стал спускаться по лестнице. Лифт в этом отеле ему не понравился.

Анна Козлова

2006 год

1

– Козлова, поработай Маню!

– Сделаю, Николай Игнатьевич!

Аня обрадовалась. Маней на конюшне ласково звали мерина Аметиста, существо кроткое и дружелюбное; Маню ставили работать под детей и самых неопытных, пугливых новичков.

Конюх остановился, махнул рукой.

– Подожди! Глупость сказал. Зефира бери, он тебя заждался.

Девочка вздохнула. Ну, как всегда: что дадут хорошего – то отнимут, а наградят Зефиром.

– Он на рыси стал засекаться, – сказал конюх. – Баланс нужно с ним отработать, хватай корду – и вперед!

Светло-серый Зефир скалил желтые зубы в стойле, мотал головой с прижатыми ушами. Едва Аня зашла, попытался цапнуть ее за плечо.

– Перестань, – спокойно приказала девочка, делая шаг к нему.

Зефир зашлепал губами, сунулся уже не злобно, а с надеждой на лакомство.

– Пойдем смотреть, что у тебя с рысью…

Аня оказалась на конюшне случайно. Исследовала свой новый район, где они жили теперь с дядей Костей и тетей Олей, и услышала лошадиное ржание. Вечером удовлетворенно сказала Ольге Степановне: «А я записалась в конноспортивную школу!» Та всплеснула руками: детка моя, да ты что, ноги будут кривые!

Другая волновалась бы, что затопчут, уронят, ударят копытами… Но только не тетя Оля! Договорились, что каждые четыре недели будут измерять кривизну ног и, если что-то изменится в худшую сторону, Аня прекратит занятия.

Но уже через пару месяцев стало ясно, что никаких занятий у Ани нет, а есть образ жизни.

Девочка схватывала на лету. Быстро научилась чистить лошадь, седлать и мыть; не успели оглянуться, как она помогала конюхам убирать денники и засыпать корм, шить вальтрапы и ремонтировать седла.

Страх перед лошадьми в ней отсутствовал совершенно. Аня понимала, что имеет дело с могучим животным, пугливым и зачастую непредсказуемым; видела раздробленную, как орех, ладонь инструктора, оказавшуюся между стенкой денника и копытом взбесившегося жеребца. Но в ней жила детская вера в собственную неуязвимость. А следы от укусов и оттоптанные ноги она расценивала как налог на обучение.

Аня долго считалась бы девочкой на побегушках, если б не новый тренер.

Тренер был молод и до глупости самонадеян. Утром он успел переругаться с частными инструкторами и к обеду, когда собралась группа, исходил ядовитой злобой. Кто-то по ошибке увел лошадь, на которой Аня должна была отрабатывать манежный галоп. Вместо того чтобы разобраться, тренер приказал вывести свободного жеребца.

Им оказался Зефир.

– Он очень злой и невоспитанный, – предупредила Аня, глядя на тренера своими большими серьезными глазами.

– А ну, не препираться, – крикнул тот.

Подростки зашумели.

– Нам никогда Зефира не дают!

– Надо найти Ирму…

– Он действительно очень капризный, – повторила девочка.

Тренер взбесился. Его авторитет подрывали на глазах у всей группы.

– Ты занимаешься или сопли размазываешь? – заорал он.

Девочка пожала плечами и взлетела в седло.

– Зефира вывели! – ахнули в зрительных рядах.

Увидев, как жеребец закидывается, выбегая в центр манежа, тренер побледнел.

Группа жалась по стенкам.

– Давайте-ка, действительно… Ирму… – пробормотал тренер.

Он сделал шаг вперед, чтобы ссадить девчонку, и в эту секунду Зефир начал выступление. Он давал свечу, бил задом, опустив голову и выгнув спину, а когда скинуть всадницу не получилось, пошел неудержимым галопом.